На заработках - Страница 37

Женщины принялись за тряпки. Полетѣла пыль отъ перепрѣлаго волокна. Прикащикъ чихнулъ и шутя, прибавилъ:.

— Что твой табакъ носъ свербитъ. Которыя ежели изъ васъ нюхающія, такъ табаку покупать не надо. Первый барышъ.

Зачихали и женщины. Демянская баба съ широкимъ лицомъ чихнула разъ пять, такъ что на глазахъ ея выступили даже слезы и, смѣясь сказала:

— Фу, бабенки! Даже безъ удержу и до слезъ…

— На табачной фабрикѣ, такъ даже хуже, коли ежели безъ привычки, ободрительно произнесла Лукерья. — Тамъ такой чихъ и кашель поднимется, что просто бѣда, а потомъ привыкнешь, обтерпишься — и ничего. — Ты на табачной-то фабрикѣ работала-ли?

— Да гдѣ-же работать-то!

— Ну, а я работала. На табачной фабрикѣ даже чахотку въ нутро нагнать можно.

— Да и здѣсь нагонишь, коли подольше поработать.

— Отъ тряпокъ-то? хватила тоже!

— Да вѣдь тряпки-то грязныя… Кто ихъ знаетъ, откуда онѣ? Ну, смотри… Вотъ даже тряпка въ крови… Вѣдь это кровь засохшая. Оттого она такъ и смердитъ. Тьфу!

Чихали, кашляли и плевались и Акулина съ Ариной. Нѣкоторыя женщины завязали ротъ и носъ шейными ситцевыми платками, оставивъ открытыми только глаза, въ томъ числѣ и Арина, но черезъ полчаса стали одна за другой снимать обвязки.

— Обтерпѣлись? спросила Лукерья.

— Да хуже съ платками. Больше еще, кажется, подъ платокъ-то пыли идетъ. Да ужъ теперь и ничего… Принюхались.

— Ну, что? Не говорила-ли я вамъ? И, миленькія! Человѣкъ ко всему привыкаетъ.

— Не скажи… Поработать съ недѣльку эдакимъ манеромъ, такъ и глаза вспухнутъ и вереда по всему тѣлу пойдутъ, — возразила старуха въ рубищѣ. — Я вотъ часто здѣсь работаю, такъ у меня разъ что-же?.. Вдругъ ни съ того, ни съ сего рана на ногѣ и струпья на головѣ. Пошла я къ доктору — прямо говоритъ, что отъ тряпокъ. Далъ мазь, упросила я хозяина, чтобы мнѣ съ тряпки на пробку и на желѣзо со стекломъ перейти — ну, и прошло, а то чистая бѣда. Доктора сильно эту самую тряпочную работу запрещаютъ.

— Ну, докторовъ-то послушать, такъ безъ куска хлѣба насидишься, — отвѣчала демянская женщина съ широкимъ лицомъ.

— А ты часто, бабушка, здѣсь работаешь? — спросила старуху Акулина.

— Часто. Я у него, у здѣшняго хозяина, чуть-ли не постоянная. Я тутотка около и живу, вонъ въ томъ переулкѣ. Дешево онъ платитъ, да за то близко мнѣ изъ дома ходить, да и всегда работа есть.

— Питерская?

— Николаевская солдатка я. Три рубля пенсіи въ мѣсяцъ получаю. На уголъ-то вотъ есть, а на пропитаніе не хватаетъ — ну, и надо работать. Жила я и по прислугамъ прежде — да что! Такъ лучше. Хоть ино не допьешь, не доѣшь, а все-таки въ углу сама себѣ госпожа. Да и не берутъ нонѣ въ прислуги-то: говорятъ, что стара стала. Бѣдность-то бѣдность, а ничего — живемъ день за день изъ кулька въ рогожку…

Изъ Петропавловской крѣпости съ колокольни стали доноситься куранты, отбивающіе двѣнадцать часовъ, вдали около хозяйскаго дома мелькали мальчишки-тряпичники, вернувшіеся къ обѣду съ промысла. Нѣкоторые изъ нихъ подходили къ кучамъ на дворѣ и вываливали изъ мѣшковъ собранный по помойнымъ и мусорнымъ ямамъ товаръ. Все это работающія въ сараѣ женщины видѣли сквозь отворенныя двери сарая. Вскорѣ въ сарай заглянулъ прикащикъ и сказалъ женщинамъ:

— Шабашьте. До двухъ часовъ у насъ на обѣдъ и на отдыхъ полагается.

Сидѣвшія среди тряпокъ женщины стали подниматься, выпрямлялись, потягивались и выходили изъ сарая на воздухъ.

XXXI

Нужно было обѣдать. Почти ни у кого изъ женщинъ никакого продовольствія не было. Только двѣ демянскія бабы принесли съ собой въ котомкѣ по небольшой краюшкѣ хлѣба, да и то онъ былъ черствый. Стали сговариваться, чтобы сообща купить хлѣба и соли, а у прикащика попросить ведерко воды на запивку и ковшичекъ. Подговаривала всѣхъ Лукерья. Она вызывалась и сходить въ лавку за хлѣбомъ.

— Сколько насъ всѣхъ? ораторствовала она. — Нашей компаніи одиннадцать душъ, да три чужія — четырнадцать стало быть. Ежели на четырнадцать женщинъ каравай хлѣба въ двадцать три или четыре фунта купить, то намъ за глаза довольно. Полъ-фунта соли на всю братію. Давайте, дѣвушки, по пятачку съ сестры, а что лишнее будетъ — я потомъ возвращу. Расчитаемся. Не разносоловъ еще какихъ-нибудь покупать отъ двугривеннаго заработка.

— Лучку-бы, милыя, по головкѣ, лучку… Очень ужъ хорошо этотъ лукъ на ѣду тянетъ и всякая ѣда отъ него вкусна, предложила какая-то демянская баба.

— Лучку! перебила ее демянская баба съ широкимъ лицомъ. — А ты знаешь-ли, что въ Питерѣ лукъ-то стоитъ?! По копѣйкѣ за головку, меньше не отдадутъ, а это полфунта хлѣба. Нѣтъ, Богъ съ нимъ, съ лукомъ! Такіе-ли сегодня заработки, чтобы лукъ ѣсть!

— Да вы сыпьте по пятачку-то. Можетъ быть, я ухищрюсь на эти деньги и нѣсколько головокъ луку купить. Ну, по половинкѣ луковки подѣлимъ, коли ежели мало лавочникъ дастъ, а все-таки будемъ съ лукомъ. Анфисушка! Давай пять копѣекъ! приставала Лукерья къ женщинамъ и подставляла демянской бабѣ съ широкимъ лицомъ поднятый подолъ своего платья.

— Да ты сначала сама-то пятачекъ просыпь. Что ты къ намъ-то пристаешь! Вишь, какая непрошенная старостиха выискалась! Кто тебя выбралъ? огрызнулась на Лукерью демянская баба съ широкимъ лицомъ, вспомня, что у Лукерьи и вчера не хватило двухъ копѣекъ на ночлегъ, да и сегодня утромъ Акулина положила за нее копѣйку на свѣчку. — Сыпь пятакъ-то, раскошеливайся. Посмотрю я, откуда у тебя деньги найдутся!

Лукерья опѣшила. У нея дѣйствительно не было ни гроша денегъ.

— Будь спокойна, насыплю и я. Я теперь на работѣ. Пятачекъ-то я завсегда могу у прикащика спросить. Полъ-дня отработала… Слава тебѣ, Господи! смущенно отвѣчала она.