На заработках - Страница 51

Вбѣжавъ подъ навѣсъ, она такъ и опустилась на труду тряпокъ, до того была уставши. Безсонная ночь около Акулины, горе по случаю заболѣвшей землячки и руководительницы, хожденіе по улицамъ для отыскиванія двора до того утомили ее, что она еле переводила духъ и глядѣла на всѣхъ посоловѣлыми глазами. Время приближалось уже къ полудню.

— Ну, что? Какъ? обратились къ ней демянскія женщины.

— Оставила въ больницѣ… Страсть, что съ ней, дѣвушки, сдѣлалось. Ни руками, ни ногами недвижима. Не знаю ужъ и живали теперь… отвѣчала Арина и при воспоминаніи объ Акулинѣ слезы опять брызнули изъ ея глазъ.

Дальше она говорить не могла.

— Чего ты ревешь-то такъ ужъ очень объ ней? сказала Анфиса. — Теперь она и въ теплѣ, и на мягкой постели. Надо радоваться, что приняли въ больницу-то. А то иногда здѣсь въ Питерѣ въ двѣ, три больницы привезешь — и нигдѣ не принимаютъ и все посылаютъ дальше да дальше. Вонъ я лѣтось жила на огородѣ и у насъ захворала одна полольщица, такъ ту возили, возили по Питеру, да такъ и довозили до смерти. Здѣсь вѣдь больницъ много. Въ пять больницъ что-то съ ней совались — и нигдѣ мѣстовъ нѣтъ, вездѣ отказъ. Привезли наконецъ куда-то, стали ее принимать — глядь, а она ужъ и Богу душу отдала.

Арина продолжала плакать.

— Брось. Не реви. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, не мать тебѣ родная эта самая Акулина, а только землячка. Всѣ подъ Богомъ ходимъ, утѣшала Арину Фекла. — А мы вотъ объ тебѣ-то безпокоились, думали, ужъ найдешь-ли насъ-то. Въ Питерѣ ты не бывалая, мѣстовъ и порядковъ здѣшнихъ не знаешь, а у насъ твоя котомка и паспортъ, да и Акулининъ мѣшокъ. Ну, куда ты безъ паспорта-то дѣлась-бы? Здѣсь безъ паспорта никуда и ночевать не впустятъ.

— Я ужъ и сама рада радехонька, дѣвушки, что нашлась, отвѣчала Арина, улыбаясь сквозь слезы. — Міромъ все какъ-то лучше… А то куда-бы я одна то?.. Всякъ теперь все-таки съ вами, съ знакомыми. Ужъ не покиньте меня, дѣвушки… Я вамъ хоть к чужая, не демянская, но ужъ обжилась съ вами, вмѣстѣ горе-то мыкаемъ. Не гоните…

— Зачѣмъ гнать! Живи съ нашей артелью… отвѣчали женщины.

— Спасибо, милыя, спасибо… Потомъ я разыщу своихъ боровичскихъ, онѣ здѣсь въ Питерѣ на огородѣ у этого самаго… какъ его?.. у Ардальона Сергѣича работаютъ.

— Знаю я Ардальона Сергѣева… сказала Анфиса. — У него огородъ на Выборгской сторонѣ. Мужикъ богатый, но оной какой пронзительный! И жмохъ, и бабникъ… Чуть дѣвка помоложе и показистѣе — сейчасъ и приставать къ ней…

— Вотъ изъ-за этого-то мы съ Акулинушкой оттуда и ушли, а то вѣдь тоже тамъ работали. Работали по пятіалтынному въ день и на евонныхъ харчахъ. Тамъ куда было жить лучше, а только очень ужъ онъ сталъ ко мнѣ приставать, разсказывала Арина…

— Ну, вотъ, вотъ… Его всѣ бывалыя полольщицы чудесно знаютъ. Насчетъ женскаго сословія — мужикъ-ядъ.

— А гдѣ-же, дѣвушки, Домна-то у васъ? освѣдомилась Арина. — Не взялъ ее должно быть прикащикъ на работу-то?

— Не взялъ. «У насъ, говоритъ, правило, чтобы безъ ребенковъ»… отвѣчала Анфиса. — На микольскій пошла. «Авось, говоритъ, на поломойничество кто найметъ».

Въ полдень, по заведенному порядку, подъ навѣсъ заглянулъ прикащикъ и объявилъ обѣденный отдыхъ. Арина встала и поклонилась ему.

— Землячку, милостивецъ, я въ больнищу возила, оттого и не могла придти на работу съ утра-то, сказала она. — Дозволь послѣ обѣда полдня отработать за гривенничекъ.

Прикащикъ скосилъ на нее глаза и проговорилъ:

— Какая теперь работа! И остальныхъ-то бы согнать со двора надо. Время передпраздничное. Завтра страстная пятница и ужъ совсѣмъ шабашить надо. Уходи съ Богомъ…

— Голубчикъ…Позволь остаться… — дрогнувшимъ голосомъ слезливо заговорила Арина. — Я съ артелью, я съ товарками… Позволь хоть за пятачокъ остаться.

Прикащикъ ухмыльнулся.

— Или ужъ такъ очень наши тряпичные духи понравились? — спросилъ онъ и прибавилъ:- Ну, за пятачекъ оставайся, пятачекъ хозяина не разоритъ.

Арина опять поклонилась ему въ поясъ. Вечеромъ прикащикъ, выдавая на руки женщинамъ «расчетъ», шутливо прибавилъ:

— Ну, съ предстоящимъ праздникомъ васъ, барышни. Будете разговляться на праздникахъ, такъ смотрите, не обожритесь.

— Какое тутъ обжиранье, голубчикъ, — отвѣчала ему Фекла. — Только-бы животы отъ голодухи не подвело. Вѣдь вотъ пять денъ безъ заработка надо просидѣть, а то и шесть. На четвертый-то день праздника примешь-ли на работу?

— Да, да… Съ четвертаго дня у насъ дворъ будетъ открытъ. Кто хочетъ, тотъ приходи на работу. Теперь время весеннее, надо торопиться. Вонъ тамъ у насъ кучи еще не оттаяли, а въ нихъ вѣдь кость и разная разность свалена. За шесть-то дней пооттаетъ хорошенько, такъ тоже разбирать надо. Тряпки разберемъ — за кость примемся. Ну, съ Богомъ! — кивнулъ прикащикъ женщинамъ и спросилъ:- А гдѣ на праздникахъ будете нѣжиться? На постояломъ дворѣ, что-ли?

— Да вотъ ужъ и не знаемъ какъ… Безъ пристанища жить нельзя, а и постоялый-то намъ не по деньгамъ, отвѣчала Анфиса. — Суди самъ: вѣдь тоже на баню нужно, Богу на свѣчку, безъ того чтобъ не разговѣться тоже нельзя, потому христіане… А на какіе достатки при нашихъ заработкахъ-то?

— Ну, никто какъ Богъ… Въ Питерѣ люди съ голоду не мрутъ, ободрительно произнесъ прикащикъ. — Идите на постоялый…

— Да конечно-же на постоялый… А тамъ нужно сообразить, нельзя-ли какъ-нибудь позаложиться, чтобы концы-то съ концами до заработка свести… бормотала Анфиса и прибавила товаркамъ:- Пойдемте, дѣвушки.

Женщины перекинули черезъ плечи кто котомку, кто мѣшокъ, кто полушубокъ, и поплелись съ тряпичнаго двора. Прикащикъ, смотрѣлъ имъ въ слѣдъ и крикнулъ: