«И зачѣмъ только я была такая дура, что повѣрила ему»?! нѣсколько разъ повторяла она мысленно, покачивая головой. — «Эхъ, будь при мнѣ покойница Акулинушка — ничего этого не случилось-бы, а вотъ нѣтъ ея и впала я въ проруху. Что тутъ дѣлать? Какъ теперь быть?» задавала она себѣ вопросы — и не находила отвѣта.
Солнце уже поднялось довольно высоко, у сосѣдей повсюду шипѣли пилы и стучали топоры, а Арина все еще сидѣла на чуркѣ, какъ истуканъ. Дровъ за ночь было напилено Андреемъ и Аграфеной много, передъ Ариной они валялись грудами Арина должна была начать ихъ раскалывать и укладывать въ полѣнницы, но работа не шла ей на умъ. Явилась какая-то апатія къ труду. Такъ просидѣла она еще въ четверть часа и, немного поуспокоившись, встала.
— Эхъ, завей горе въ веревочку, дѣвушка! Выла глупа, неосторожна, такъ и казнись. Сама себя раба бьетъ, что худо жнетъ, пробормотала она и хотѣла, по заведенному утреннему порядку, зажечь костеръ; стала уже складывать полѣнья для костра, но взглянувъ на шалаши, изъ-подъ которыхъ торчали ноги Аграфены и Андрея, вздрогнула и разбросала полѣнья, говоря: «Къ чему все это? Зачѣмъ? что я имъ за батрачка такая»!
Чтобы какъ-нибудь убить время, Арина отправилась къ прежнимъ своимъ товаркамъ, демянскимъ женщинамъ. Онѣ уже работали. На горящемъ кострѣ въ котелкѣ кипѣла вода.
— Богъ на помочь, сказала имъ Арина.
— Спасибо, отвѣчали женщины и спросили ее:- А ты что-жъ не работаешь?
— Андрей и Аграфена пилили въ ночь и теперь спятъ. Мнѣ нужно-бы колоть дрова, да что-то не можется.
Демянскія женщины взглянули на нее и заговорили:
— Да, да, смотри какая блѣдная, лица на тебѣ нѣтъ. Смотри, дѣвушка, и ты не захворай, какъ Анфиса. Долго-ли до грѣха? Свалиться не долго!
На Арину опять напала грусть и она отвѣчала:
— А свалюсь, такъ туда мнѣ и дорога. Одно только, тятеньку съ маменькой жаль, потому все-таки я имъ помощница.
— Ну, не одни тятенька съ маменькой. Есть еще и третій, кого жаль, улыбнулась Фекла, намекая на Андрея.
Арина вспыхнула. На блѣдныхъ щекахъ выступили багровыя пятна.
— Пожалуйста, Фекла Степановна, не говори мнѣ объ немъ, заговорила она. — Этотъ человѣкъ плевка не стоитъ, а не токмо что жалѣть его!
— Какъ? Теперь ужъ ругаешь? Вотъ дѣвка-то! То миловалась съ нимъ, а теперь, на-кося, ругаетъ! Что? Или повздорили? спросила Фекла.
Демянскія женщины побросали работать и въ удивленіи смотрѣли на Арину. Та помедлила, поморгала глазами, подумала, говорить-ли ей или молчать, и отвѣчала:
— Вздорить не вздорила, а просто онъ подлецомъ оказался.
Женщины многозначительно переглянулись и кивнули другъ дружкѣ.
— Съ Грушкой снюхался? задала вопросъ Фекла, и тотчасъ-же прибавила:- Вѣрно. — Видѣли ужъ вотъ наши бабы, какъ онъ съ ней за дровами обнявшись сидѣлъ и пряниками ее потчивалъ, когда мы съ тобой Анфису въ больницу возили. Подлецъ, совсѣмъ подлецъ! Да и кромѣ тебя на него тутъ одна дѣвушка плачется. Крестецкая она. Съ теткой она тутъ. Онѣ вонъ тамъ подъ деревней пилятъ. До тебя-то онъ къ нимъ примазался, съ ними пилилъ, подластился къ дѣвкѣ, а потомъ и въ сторону, съ товарищемъ сталъ пилить.
— И какъ это только дѣвки вѣрятъ! вздыхали демянскія женщины, крутя головами.
Арина заморгала опять глазами, утерла рукавомъ слезы и сказала:
— Бросьте… Не стоитъ объ немъ разговаривать. Надо наплевать. Насильно милъ не будешь. А я вотъ къ вамъ пришла… Не примете-ли вы меня опять въ артель? Уходить мнѣ отъ него надо.
— Что-жъ, приставай… Ты работящая, мы тебѣ всегда рады… заговорили демянскія женщины. — Не слѣдовало только тебѣ отъ насъ раньше-то уходить.
— Да что ужъ объ этомъ говорить! Что сдѣлано, того не воротишь, махнула рукой Арина. — Была моя проруха — за проруху свою и казнюсь.
Когда Арина повѣдала свое горе демянскимъ женщинамъ, на душѣ у ней сдѣлалось легче. Она потолкалась около нихъ и сказала:
— Такъ я ужъ сегодня и къ вамъ… Проснутся вотъ Андрей съ Аграфеной, сведу я съ ними расчеты и приду.
— Приходи, приходи. Будемъ ждать. Пилы у насъ теперь свои, выкупили мы ихъ у прикащика. Войдешь въ долю за пилы, такъ, когда и продавать ихъ будемъ послѣ пилки, съ тобой подѣлимся.
Арина медленно стала уходить, направляясь къ шалашамъ, гдѣ спали Андрей и Аграфена. На сердцѣ у ней было уже совсѣмъ легко. Чувство грусти замѣнилось чувствомъ ненависти къ Андрею и Аграфенѣ.
— «Посмотрю я, какими-то они глазами на меня смотрѣть будутъ, когда проснутся!» думала она.
Когда она подошла къ шалашамъ, Андрей былъ уже вставши, а Аграфена еще спала. Андрей сидѣлъ и почесывался. Голова его была всклочена. Увидавъ Арину, онъ сказалъ:
— Что бродишь-то?! Ядумалъ, что ты и невѣдь, сколько ужъ дровъ наколола и сложила, а ты безъ дѣла слоняешься. Хоть-бы костеръ зажгла, чтобы можно было воду согрѣть для чая, а то и того нѣтъ.
Губы у Арины задрожали и она, сверкнувъ глазами, произнесла:
— Не хочу я больше съ подлецомъ и подлячкой работать. Я, Андрей, сегодня ухожу отъ васъ къ демянскимъ бабамъ. Сосчитаемъ выставленныя дрова, и выдѣли меня.
Андрей вскинулъ на нее глаза и улыбнулся.
— Тсъ… Вотъ какъ разговариваешь! Бабы, должно быть, что-нибудь тебѣ наплели? А ты глупыхъ-то разговоровъ поменьше слушай.
— Врешь! Не глупые это разговоры, а истинные! Да и нечего мнѣ чужихъ разговоровъ слушать, коли я сама, сама своими глазами все видѣла! закричала Арина.
— Что видѣла? опять улыбнулся Андрей.
— Все, все видѣла. Вотъ на этой самой чуркѣ. Я не спала… Видѣла, видѣла…
— Да что видѣла-то? Грушку обнималъ? Съ Грушкой шутилъ? Такъ я всѣхъ дѣвокъ и бабъ такъ обнимаю. Такой ужъ у меня характеръ ласковый…