На заработках - Страница 86

— Странная ты какая, Акулинушка, да вѣдь мы думали, что ты померши, перебили ее женщины. — Арина даже и въ деревню о тебѣ твоимъ писала, что ты померши, и пришелъ отвѣтъ, что по тебѣ тамъ панихидку служили. Пишутъ, чтобы одежу твою и сапоги прислали имъ съ оказіей.

— Отвѣтъ былъ? быстро спросила Акулина. — Господи Іисусе! А я ужъ недѣли двѣ тому назадъ имъ черезъ сидѣлку Марью Ивановну писала изъ больницы — и мнѣ отвѣта никакого. Ну, что мой голубчикъ Спиридоша живъ-ли?

— Живъ, живъ, отвѣтила Арина.

— Ну, слава тебѣ Господи, слава тебѣ Господи!

Акулина стала креститься, верхняя губа ея затряслась, глаза заморгали и она заплакала.

— Чего-жъ ты ревешь-то? Чего? Вѣдь живъ! — утѣшали ее женщины.

— Живъ-то живъ, да не красна, я думаю, жизнь-то. Вѣдь ни копѣечки я имъ въ деревню послать не могла изъ-за моей болѣзни.

— Ты благодари святителей, что сама-то цѣла осталась. Ты какъ добралась-то сюда? Вишь, дрожишь даже вся. Неужто пѣшкомъ? спросила Арина Акулину.

— Нѣтъ, душечка, разорилась, на пароходѣ пріѣхала. Сорокъ копѣекъ за пароходъ взяли, ни пито, ни ѣдено, Мнѣ Надюшка рубль-цѣлковый взаймы дала. Гдѣ пѣшкомъ! Я и отъ парохода-то сюда шла, такъ три раза по дорогѣ присаживалась.

Фекла взглянула на держащуюся за грудь Акулину и, подмигнувъ Гликеріи, сказала:

— Вотъ теперь насъ три калѣки.

— Поправитесь, сказала имъ Арина.

— То-то думаю, что поправлюсь на работѣ. Теперь дни теплые, отвѣчала Акулина. — Хотя докторъ нашъ, выписывая меня изъ больницы, сказалъ: «а работу теперь ужъ брось и поѣзжай къ себѣ въ деревню». Чудаки эти доктора, право… Какъ работу бросить, какъ въ деревню ѣхать, коли ни копѣйки еще своимъ не послано?

— Мы вотъ тоже думаемъ послѣзавтра ѣхать къ себѣ въ деревню. Здѣсь намъ не поправиться, сказала, кряхтя, Гликерія.

— Вы дѣло десятое, умницы, вы поработали и, поди, въ деревню послали, а я-то, грѣшная, ни копѣечки…

— Пошлешь еще… Теперь не ранняя весна, работы повсюду достаточно, сказала ей въ утѣшеніе Арина и стала варить воду на кострѣ, дабы приготовить чай по случаю прибытія гостьи.

Къ чаю пришли и Марфа съ Устиньей. Напившись чаю, Акулина прилегла въ тѣни около шатра, а Арина сѣла около нея.

— Здѣсь и намъ нечего оставаться, Акулинушка, здѣсь работа трудная и тебѣ не подъ силу, сказала она Акулинѣ. — Здоровому человѣку здѣсь работа на отличку, а больному человѣку только одно умаленіе. Пойдемъ искать работы въ другое мѣсто.

— Нѣтъ, нѣтъ. Что ты говоришь! Я тутъ попробую… Я здорова, совсѣмъ здорова, упрямилась Акулина. — Одно вотъ только, что грудь нудитъ.

— Ну, вотъ изъ-за груди-то и нужно ночевать въ избѣ, а не въ сырости по землѣ цѣлыя ночи валяться.

— Полно, полно, дѣвушка. Теперь ночи теплыя, люди говорятъ, скоро Константина и Елены будутъ — огурцы сажать время. Вотъ завтра и примусь за работу…

Арина не возражала, хотя по тяжелому дыханію и слабости голоса Акулины ясно видѣла, что Акулина долго еще не работница. Разговаривая такимъ манеромъ, Арина сообщила ей о своемъ житьѣ бытьѣ на берегу Тосны, о томъ какъ онѣ сначала работали большой артелью, а потомъ подѣлились, но объ Андреѣ и своемъ знакомствѣ съ нимъ и ссорѣ умолчала. Слушая ее, Акулина стала дремать и заснула.

LXII

На другой день, въ понедѣльникъ, Фекла и Гликерія окончательно рѣшили отправиться къ себѣ въ деревню на поправку и просили у Арины сдѣлать расчетъ работы. Уходить онѣ положили во вторникъ, утромъ. Арина начала вымѣривать распиленныя дрова, сдала ихъ прикащику, взяла отъ него записку, сходила съ запиской въ контору къ коммиссіонеру и получила деньги, которыми и расчиталась съ товарками. Тѣ, какъ обѣщали, отдѣлили ей отъ заработка каждаго дня по гривеннику. Въ расчетахъ этихъ прошло полъ-дня. Акулина стряпала обѣдъ. Послѣ обѣда Фекла и Гликерія ходили по берегу и прощались съ знакомыми пильщицами. Зашли онѣ и къ Андрею. Андрей не работалъ, былъ съ похмѣлья, сидѣлъ одинъ около дровъ и пищалъ на гармоніи.

— Уходите? Нажились? Ну, скатертью вамъ дорога. Кланяйтесь нашимъ, когда увидите своихъ, сказалъ онъ съ прибаутками.

— Какая нажива, милый! Только-бы привелъ Богъ добраться. Отъ болѣзни уходимъ, отвѣчали женщины.

— Все-таки, поди, новые ситцы и платки везете.

— Да полно шутки-то шутить. Прощай… Счастливо тебѣ оставаться.

— Постой… Такъ не прощаются. У меня и вино при себѣ есть. Вотъ выпейте-ка по полъ-чашечки на отвальную. Безъ отвальной нельзя. Да и я съ вами за компанію ковырну.

Андрей досталъ изъ шалаша бутылку съ остатками водки, чайную чашку и сталъ наливать. Женщины не могли отказать ему и выпили по полъ-чашкѣ.

— А гдѣ-же у тебя Грушка-то? спросили онѣ про землячку Арины.

— Грушка? По морозцу спустилъ. Шальная дѣвка… Нѣтъ возможности… Изожрала меня совсѣмъ. Нешто я могу отшельникомъ жить? Я завсегда въ компаніи… Къ бабамъ ко всякимъ ласковъ, ну, черезъ это и драка. Дрались, дрались и прогналъ. Теперь она у сосѣдей, туда вверхъ по рѣкѣ, около прикащицкой квартиры работаетъ.

— Экій ты какой парень безпокойный! покачала головой Фекла.

— Да ужъ какой есть. Я ласковый, а только съумѣй мнѣ потрафлять. Грушка не захотѣла потрафлять, на ссору лѣзла, — ну, и спустилъ. А пуще изъ-за сердца и изъ-за тоски спустилъ. Я по Аринѣ скучаю.

— Ну?! Экая ты перёметная сума! То къ одной, то съ другой…

— Конечно, самъ виноватъ, пробаловалъ, а къ Аришкѣ у меня любовь, даже пронзительность. Вы поговорите ей, чтобы она ко мнѣ вернулась. Все старое забудемъ и опять дѣло на ладъ пойдетъ.

— Что ты! Что ты! При ней теперь пестунья… Акулина явилась. Ты ужъ не подступайся, а то она и тебѣ и ей глаза выцарапаетъ.