На заработках - Страница 30

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ была предводительшей толпы бабъ по дорогѣ въ ночлежный домъ. Она шла впереди всѣхъ, поминутно оглядывалась и торопила товарокъ. Сначала онѣ шли по тротуару, но первый-же городовой согналъ ихъ на мостовую, сказавъ, что по тротуару съ ношей ходить не велѣно. Пришлось идти по мостовой. Деревенскія женщины, непривычныя къ булыжному камню, торопясь, то и дѣло спотыкались и поправляли съѣзжавшіе съ плечъ мѣшки и котомки. Проходя мимо церквей и часовенъ, онѣ останавливались и крестились. Женщина съ синякомъ подъ глазомъ и здѣсь торопила. ихъ.

— Скорѣй, скорѣй, а то опоздаете! Поторапливаться надо. Въ ночлежный домъ, гдѣ за пятакъ и чаемъ поятъ, очень многіе льстятся, а потому мѣста надо захватывать пораньше, говорила она, крестясь на ходу.

Извощики, видя толпу женщинъ, подшучивали надъ ними и кричали:

— Эй, бабье войско! Пушку потеряли!

Женщины смѣялись и шли далѣе. Когда онѣ пришли, ночлежный домъ еще былъ запертъ для ночлежниковъ, но у входа на лѣстницу уже стояла толпа человѣкъ въ пятнадцать, большей частью мужчинъ. Женщинъ всего было только двѣ или три.

— Въ самый разъ попали… Еще не пускаютъ въ нутро-то. Здѣсь съ восьми часовъ пускаютъ. Теперь попадемъ. Всѣ будемъ въ одномъ мѣстѣ ночевать, сказала женщина съ синякомъ подъ глазомъ. — Становитесь только ближе ко входу и не пускайте никого изъ чужихъ впередъ.

Женщины навалились на двери. Двѣ-три изъ нихъ сняли съ себя котомки, положили ихъ на землю и приготовились было садиться на нихъ, но женщина съ синякомъ подъ глазомъ запретила это дѣлать.

— Нѣтъ, такъ нельзя. Надо плечо въ плечо сомкнуться, а то живо кто-нибудь забѣжитъ впередъ и тогда нѣкоторыя изъ нашихъ могутъ не попасть сюда на ночлегъ! кричала она. — Здѣсь впускаютъ по счету, здѣсь женскихъ мѣстовъ не много.

Около ночлежнаго дома бродилъ разносчикъ съ корзинкой и продавалъ желающимъ хлѣбъ и куски варенаго соленаго судака. Двое мужчинъ изъ числа ожидающихъ закусывали, отщипывая крохотными кусочками купленную рыбу и отправляя ее въ ротъ, остальные курили, накуриваясь на всю ночь, такъ какъ въ ночлежномъ домѣ курить открыто не дозволяется. Въ большинствѣ случаевъ одна папироска ходила по тремъ-четыремъ ртамъ. И какихъ, какихъ только одеждъ не было у этихъ чающихъ ночлега мужчинъ! Тутъ были и рваныя сермяги, и пестрядинные штаны, заправленные въ худые стоптанные сапожонки, были опорки, одѣтые на босую ногу, были дырявые валенки и даже туфли, сплетенные изъ суконныхъ покромокъ и подшитые кожей отъ чайныхъ цибиковъ. У нѣкоторыхъ сквозь прорѣхи ветхой одежды сквозило голое тѣло. Въ особенности это выдѣлялось у двухъ ночлежниковъ, одѣтыхъ въ городскіе костюмы. Одинъ былъ въ легкомъ, когда-то гороховомъ, пальто, опоясанномъ мочальной веревкой, такъ какъ оно не имѣло ни одной пуговицы. Около горла, по воротнику, оно было стянуто какой-то грязной тряпицей, но все-таки настолько плохо стянуто, что сквозила голая мохнатая грудь. Владѣлецъ этого пальто имѣлъ на головѣ дѣтскую жокейскую, когда-то свѣтло-синюю фуражку, которая еле-еле держалась у него на макушкѣ. Другой былъ въ мятомъ плюшевомъ цилиндрѣ на головѣ и въ женской ситцевой ватной кацавейкѣ, подпоясанной ремнемъ, изъ короткихъ рукавовъ которой выглядывали красныя жилистыя руки.

Мужчины все прибывали и прибывали. Пришелъ какой-то пьяный усатый человѣкъ въ рваной кожаной курткѣ и въ валенкахъ и хриплымъ голосамъ сталъ балагурить.

— Три двугривенныхъ, братцы, удалось сегодня съ гробовщика содрать. Человѣкомъ съ фонаремъ впереди ходилъ… Сорокъ копѣекъ отъ гробовщика да двадцать копѣекъ съ сродственниковъ покойника очистилось, а вотъ теперь всего только пятакъ на ночлегъ остался да три папироски. Яко благъ, яко нагъ, яко нѣтъ ничего. Все спустилъ за упокой господина покойничка! говорилъ онъ.

— Куда ты пьяный-то лѣзешь! Вѣдь не впустятъ.

Здѣсь строго, замѣчали ему другіе мужчины.

— Да будто я пьянъ? О!

— Конечно-же пьянъ. А то нѣтъ, что-ли?

— Ну, коли по вашему пьянъ, то притворюсь трезвымъ — вотъ и не замѣтятъ.

— Какъ-же не замѣтятъ-то, коли ты шатаешься.

— Я шатаюсь? А хочешь, я сейчасъ по одной половицѣ пройду?

— Иди, иди прочь съ Богомъ.

— Какъ: иди? А гдѣ-же мнѣ ночевать?

— Да въ участкѣ. Самое для тебя лучшее мѣсто будетъ.

— Ну, веди меня въ участокъ, коли такъ. Предоставь. Пусть возьмутъ.

— Очень мнѣ нужно съ пьянымъ возиться. День-то деньской по городу слонялся я, слонялся, такъ только-бы на нары приткнуться.

— Ну, то-то! прищелкнулъ языкомъ пьяный. — Не возьмутъ меня, а то я въ лучшемъ-бы видѣ на даровую квартиру пошелъ. Въ участокъ берутъ только тѣхъ, кто на ногахъ не стоитъ, на тротуарѣ валяется. А я… Хочешь, я сейчасъ предъ тобой трепака спляшу?..

— Тьфу пропасть! Вотъ навязался! Да отойди ты отъ меня, Христа ради! А то и меня могутъ за твою пьяную компанію счесть и не пустятъ. Ну, уйди. Честью тебя просятъ. Вѣдь сейчасъ дверь отворятъ, а ты тутъ около меня мотаешься.

— О?! А нешто пропить этотъ послѣдній пятакъ?..

Въ это время щелкнулъ замокъ и отворилась дверь на лѣстницу.

— Протискивайтесь, бабы! Протискивайтесь скорѣй впередъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ, стоявшая около самыхъ дверей и влетѣвшая на лѣстницу первая.

Деревенскія бабы и дѣвки толпой хлынули за ней. Въ толпѣ проскользнули на лѣстницу и Акулина съ Ариной.

XXV

Ночлежный домъ, въ который попали Акулина и Арина съ товарками, былъ одинъ изъ тѣхъ, которыми завѣдывало общество ночлежныхъ домовъ. Дома эти устроены съ благотворительной цѣлью и хотя общество беретъ за ночлегъ пять копѣекъ съ человѣка, но каждый ночлежникъ обходится обществу гораздо дороже. За пять копѣекъ общество, кромѣ ночлега, выдаетъ ночлежнику передъ сномъ небольшую чашку щей съ кускомъ хлѣба или каши, а утромъ, передъ выходомъ съ ночлега, кружку чаю съ кускомъ сахару.