На заработках - Страница 31

— Не напирай, не напирай! Столъ опрокинете! Куда всѣ сразу лѣзете! Бабы! Осади назадъ! Осади, говорятъ вамъ, назадъ! Которая будетъ напирать — вонъ вышвырну! раздался съ площадки, у которой кончалась лѣстница, мужской голосъ.

На площадкѣ стоялъ столъ въ видѣ стойки, онъ загораживалъ входъ въ ночлежныя комнаты и около стола сидѣлъ смотритель дома, онъ-же и кассиръ, человѣкъ торговаго типа въ потертомъ пальто-пиджакѣ и шапкѣ. Человѣкъ этотъ пропускалъ мимо себя ночлежниковъ, принималъ пятаки и выдавалъ билеты, вырывая ихъ изъ книжки.

Женщины, оповѣщенныя предводительшей — женщиной съ синякомъ подъ глазомъ, что въ ночлежный домъ можно и не попасть, ежели мѣстовъ не будетъ, въ особенности напирали на столъ, стараясь протискаться къ нему. Стоялъ говоръ визгливыхъ женскихъ голосовъ. Кто-то кричалъ въ толпѣ:

— Бабоньки! Что-же это такое! Я башмакъ съ ноги потеряла! Дайте-же нагнуться. Вѣдь пропадетъ башмакъ. Какъ-же мнѣ объ одномъ башмакѣ!..

— Вамъ-же сказано, чтобы вы не тискались, бабье племя! Что это такое! Я, ей-ей, перестану билеты выдавать! возглашалъ смотритель.

Арина получила уже билетъ, проскользнула мимо стола и кликала Акулину:

— Акулинушка! Гдѣ ты! Иди скорѣй! А то разрознимся.

— Я здѣсь, здѣсь, милая. Погоди немножко… Сейчасъ… Видишь, пускаютъ по очереди, отвѣчала Акулина, стоя въ толпѣ сзади женщины съ синякомъ подъ глазомъ.

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ рылась въ карманѣ, шаря денегъ. У ней оказалось въ наличности только три копѣйки, но смотритель за три копѣйки билета не выдавалъ.

— Какъ-же ты лѣзешь, мать, не сосчитавъ деньги? Вѣдь знаешь, что сюда за три копѣйки не пускаютъ, а надо пять, говорилъ смотритель. — Ну, ступай назадъ. Нечего тебѣ тутъ толкаться…

— Да у меня, голубчикъ, было пять копѣекъ, три и двѣ копѣйки, да карманъ-то дырявый… Сама считала, что пять. Ахъ, ты Господи! Да неужто-же я двѣ-то копѣйки потеряла?

— А потеряла такъ и уходи. Зачѣмъ-же ты другихъ задерживаешь!

— Постой, я въ юбкѣ пошарю. Тамъ тоже карманъ.

— Отстраняйся, отстраняйся! Пропускай другихъ. Некогда тутъ шарить да вчерашняго дня искать.

Мѣсто женщины съ синякомъ подъ глазомъ заступила Акулина и ей тотчасъ-же былъ выданъ билетъ.

— Бабоньки! Дайте двѣ копѣйки! Ей-ей, я куда-нибудь эти двѣ копѣйки засунула, обратилась женщина съ синякомъ подъ глазомъ къ товаркамъ, но тѣ молчали и отвертывались. — Акулинушка! Мать родная, снабди двумя копѣйками, Христа ради! Я тебѣ какую-нибудь вещь въ залогъ дамъ. Сама-же я васъ сюда привела и вдругъ сама-же должна вонъ идти. Я вѣдь отдамъ. Право слово, отдамъ.

Акулина вопросительно взглянула на Арину. Та отвѣчала:

— Да дай, Акулинушка. Жалко ее, бѣдную.

Акулина вынула двѣ копѣйки и положила на столъ. Женщина съ синякомъ подъ глазомъ была пропущена мимо стола и, держа въ рукѣ билетъ, говорила:

— Спасибо, голубушка, спасибо. Я вотъ завтра какую-нибудь вещь продамъ, такъ сейчасъ-же отдамъ тебѣ двѣ копѣйки. И какъ только я эти двѣ копѣйки потерять могла — и ума не приложу! Вѣдь и въ юбочномъ карманѣ нѣтъ.

— Да, потеряла! Чего ты врешь-то! Ты и третьяго дня такъ-же двѣ копѣйки теряла, какъ и сегодня. Вѣдь третьяго-то дня я ночлежничала съ тобой у Измайловскаго моста, такъ помню, говорилъ въ толпѣ женскій голосъ. — Просто на чужія двѣ копѣйки хочешь ночлежничать. Маклачка извѣстная!

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ не возражала и юркнула вмѣстѣ съ Акулиной и Ариной въ женскую ночлежную.

Женская ночлежная была сравнительно небольшая комната о трехъ окнахъ съ нарами въ два яруса по срединѣ и около двухъ стѣнъ. Нары были окрашены темно-красной масляной краской и были раздѣлены въ видѣ стойловъ невысокими перегородками съ возвышеніемъ для изголовья, которое вмѣстѣ съ тѣмъ служило и ящикомъ. Верхняя доска поднималась и туда можно было прятать одежду и котомки. Подстилокъ и подушекъ не было. У третьей стѣны топился маленькимъ огнемъ большой каминъ и вентилировалъ комнату.

— Залѣзай, дѣвоньки, на нары! Захватывай хорошія мѣста, пока нижнія нары не заняты! На верхнихъ-то жарко и душно бываетъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ. — Бери, Акулинушка, голубушка, уголокъ у стѣнки. У стѣнки уголки всегда лучше.

И она даже пихнула Акулину къ угловому стойлу на нижнихъ нарахъ, находящемуся около стѣны, а сама залѣзла въ стойло рядомъ и также указывала на стойло Аринѣ.

Черезъ пять минутъ женщины всѣ проскользнули въ ночлежную и, размѣстившись на нарахъ, сидѣли въ отдѣльныхъ стойлахъ и разувались. Запахло прѣлью, потомъ, какой-то кислятиной и воздухъ началъ становиться спертымъ.

— Дѣвушки! Кто хочетъ чулки посушить, такъ идите къ печкѣ. На это здѣсь запрету нѣтъ, — обращалась къ товаркамъ по ночлегу женщина съ синякомъ подъ глазомъ, какъ бывалая.

— Знаемъ. Безъ тебя знаемъ. Не учи, откликнулась какая-то деревенская баба, все еще относящаяся къ женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ недружелюбно за то, что она взяла у Акулины двѣ копѣйки, и прибавила: — Подлая тварь! Второй разъ такую штуку продѣлываетъ съ двумя копѣйками. Третьяго дня тоже какую-то дуру облапошила и вымолила у ней двѣ копѣйки. А вотъ не приплати за нее двѣ копѣйки — и у самой-бы у ней эти двѣ копѣйки нашлись-бы. Объ закладъ побьюсь, что нашлись-бы.

А женщина съ синякомъ подъ глазомъ уже вертѣлась около камина и, поднявъ подолъ ушлепанной въ грязи юбки, сушила ее около огня.

Вскорѣ въ сосѣдней комнатѣ раздался звонокъ.

— Къ ужину звонятъ! Пойдемте къ ужину, товарки! крикнула женщина съ синякомъ подъ глазомъ и бросилась въ сосѣднюю комнату, изъ которой уже распахнули дверь въ ночлежную.