На заработках - Страница 49

— Да полно тебѣ, матушка. Ты вотъ увидишь какъ она завтра вскочитъ, какъ встрепанная, уговаривали хозяйку женщины.

Хозяинъ наклонился къ Акулинѣ и сталъ задавать ей вопросы, стараясь узнать гдѣ и какое мѣсто y нея болитъ, но Акулина сидѣла свѣсивъ на грудь голову и безмолвствовала.

— Просто она застудилась — вотъ вся ея и болѣзнь, отвѣчали за Акулину женщины. — Ночевали видишь-ли, мы двѣ ночи въ холодномъ сараѣ, а по ночамъ-то нонѣ стужа — вотъ она и застудилась. Ей теперь въ теплѣ отойти и пропотѣть малость, такъ она здоровѣе здороваго будетъ, право слово. Пожалѣйте ее бѣдную, господа хозяева, не гоните.

— Голубчики вы мои, заставьте за васъ Богу молить! взвыла опять Арина.

— Да ты что такое? Ты ей дочь, что-ли? спросилъ Арину хозяинъ.

— Нѣтъ, просто землячка, сосѣди мы, милый, по деревнямъ-то, ну, и въ сватовствѣ приходимся.

Хозяинъ сталъ шептаться съ хозяйкой.

— Въ сѣни впущу, a въ горницы не пущу. Пускай въ сѣняхъ ночуетъ. Сѣни y насъ теплыя, рубленыя, рѣшила наконецъ хозяйка. — Коли ежели что, можетъ полушубкомъ укрыться.

Женщины были благодарны и за сѣни и тотчасъ повели Акулину укладывать спать.

Постоялый дворъ помѣщался въ ветхомъ деревянномъ домѣ. Въ сѣняхъ, состоящихъ изъ стеклянной галлереи съ кой-гдѣ выбитымъ въ переплетахъ стеклами, стояли опрокинутыя кадушки, квасныя бочки, кадка съ водой, лежали дрова и стоялъ куль съ углями. Недостающія, впрочемъ въ переплетахъ етекла были замѣнены синей сахарной бумагой и въ сѣняхъ было не особенно холодно. Хозяинъ сжалился надъ Акулиной и для подстилки далъ ей войлокъ, женщины отдали ей два имѣвшихся y нихъ полушубка и три сермяжныхъ армяка — и изъ всего этого была устроена на полу постель для Акулины. Арина рѣшила ночевать вмѣстѣ съ ней.

Уложивъ Акулину и прикрывъ ее полушубками, женщины стояли надъ ней и спрашивали:

— Можетъ быть, щецъ горяченькихъ похлебать хочешь, такъ мы спросимъ тебѣ y хозяйки чашечку?

— Ни… пробормотала Акулина.

— Въ такомъ разѣ чайку съ ситничкомъ? Нельзя-же, мать, цѣлый день не жравши!..

Вмѣсто отвѣта Акулина забредила Спиридошей и тремя рублями.

— Три рубля… три рубля… Вонъ земляки пришли изъ Поливанова… Пошлите, голубушки, съ ними три рубля свекрови Марьѣ Пантелѣевнѣ… Григорій Епифанычъ, a Григорій Епифанычъ! звала она кого-то, сбросила съ себя полушубокъ и сѣла.

Ее опять уложили и опять укрыли. Анфиса покачала головой и сказала Аринѣ:

— Нѣтъ, дѣвушка, безъ больницы ей не обойтиться. Какъ ты хочешь, a y ней навѣрное горячка.

— Господи! Да что-же это будетъ! заплакала Арина, схватившись за голову. — Вѣдь тамъ ее уморятъ, сердечную!

— Зачѣмъ морить? Лѣтось я сама въ больницѣ лежала, да не уморили-же меня. A какъ тамъ кормятъ, дѣвушка, такъ просто на удивленіе! Каша бѣлая, хорошая-прехорошая была, вотъ какъ сейчасъ помню.

— Да полно врать-то тебѣ, Анфисушка. У меня дядю роднаго въ больницѣ уморили. Земляки сказывали: какъ привезли мы его — сейчасъ доктора и потащили его въ кипяткѣ купать.

— И у насъ одного земляка уморили доктора въ больницѣ, поддакнула Аринѣ Фекла. — Онъ съ крыши свалился здѣсь въ Питерѣ, сказываютъ, a ему взяли да въ больницѣ ногу и отпилили. Такъ и померъ. Нѣтъ, отъ больницы избави Богъ. Рѣдко кто въ больницѣ выживаетъ.

Дабы умилостивить хозяйку постоялаго двора женщины рѣшили y ней поужинать горячимъ и спросили себѣ щей съ грибами. Арина, впрочемъ, до того была разстроена, что ее и отъ горячей пищи отшибло. Она хлебнула нѣсколько ложекъ щей, пожевала хлѣба и, бросивъ ложку, побѣжала къ Акулинѣ.

Спала она ночью рядомъ съ ней въ сѣняхъ, на голомъ полу, прикрывшись своимъ сермяжнымъ армякомъ и положивъ подъ голову котомку. Но и для Арины ночь была тревожная. Акулина то и дѣло кричала во снѣ, вскакивала и хотѣла куда-то бѣжать. Аринѣ приходилось ее успокаивать, поить водой, укладывать — и такъ вплоть до утра.

XLI

Утромъ на постояломъ дворѣ всѣ уже встали, a Акулина даже не могла поднять головы. У ней наступило безпамятство. Она еле узнавала окружающихъ. Хозяева постоялаго двора настоятельно требовали, чтобъ ее уводили со двора.

— Не уведете — за полиціей пошлемъ и тогда все равно ее въ больницу оберутъ, говорили они. — Везите ее лучше честь честью въ больницу. Вѣдь ее нигдѣ на квартирѣ больную держать не будутъ.

Арина еще разъ бросилась хозяевамъ въ ноги, прося ихъ, чтобъ они позволили полежать на постояломъ дворѣ Акулинѣ, но они были непреклонны.

— Штрафъ за васъ платить, что-ли? Вонъ, вонъ! кричалъ хозяинъ. — Больныхъ не велѣно на постоялыхъ дворахъ держать. Не дашь знать въ участокъ, что вотъ такъ и такъ, больная — оштрафовать могутъ. Тащите ее вонъ.

Акулину подняли, напялили на нее душегрѣйку и, расчитавшись за ночлегъ, повели подъ руки на улицу. Она еле волочила ноги. Арина такъ и заливалась слезами.

— Да неужто въ больницу, дѣвушки?.. съ отчаяніемъ говорила она женщинамъ.

— A то куда-же иначе! отвѣчала Анфиса. — Вѣдь она что твой пластъ, руки и ноги что твои плети, голова не держится.

— О, Господи, Господи! Вотъ бѣда-то стряслась!

— Надо взять извощика, говорила Домна, которая явилась на постоялый дворъ съ ребенкомъ, дабы идти вмѣстѣ съ женщинами на работу. — Пѣшкомъ все равно ее не доведешь.

— Извощика! A на какіе шиши извощика-то? Поди y нихъ и денегъ-то нѣтъ, кричала Фекла. — Какъ-нибудь и такъ дотащимъ. Берись, Анфисушка за лѣвую руку, a я за правую вмѣсто Ариши возьму. Ариша ужъ сама еле ноги носитъ, до того она намаялась…

— Нѣтъ, нѣтъ, я ее не отпущу, отбивалась Арина. — Я сама ее поведу.